В начале должно быть слово
Со времен учебы в педуниверситете помню описание одного эксперимента, который провели со старшеклассниками школы для глухих. Это были взрослые ребята, уже по 18-20 лет. Ребята читали басни Крылова, самые простые и известные: «Ворона и Лисица», «Волк и Ягненок», «Слон и лягушка» и т.д. Потом учеников попросили объяснить, как они понимают эти басни, о чем в них говорится. Ребята пересказали содержание и больше ничего не смогли.
Они не поняли, что в баснях описываются хитрость, глупость, жадность, самоуверенность и прочие пороки человека. То есть глухие ученики не могли мыслить метафорично. Можно сказать: «Ну и что! Подумаешь, они же не поэты, чтобы в метафорах что-то понимать». Но непонимание смысла басен говорит о том, что эти глухие не ощущают связи между различными явлениями, их мышление не абстрактно. А абстракция, - то есть умение думать не только о предмете, но и о том, что с ним, что за ним, почему он такой, а не другой - это главное в человеческой мысли.
Почему ребята не одолели басни? Вроде бы прочитали, содержание поняли. Все дело в том, что они были «жестовики».
Давайте начнем, как говорят римляне, «с яйца», то есть с самого начала. Вот родился ребенок. Слышащий. Он слышит звуки, подражает им, учится общаться с миром голосом. Мозг у него тоже развивается. Первая стадия мышления – действенная. Это когда ребенок видит кубик, запоминает его, и знает, что с этим кубиком можно делать кучу интересных вещей. Эта стадия не требует речи и ребенок проходит ее к двум с половиной, трем годам. Вторая стадия мысли - образная. Это когда ребенку скажешь «кубик», и он сразу понимает, о чем говорят. Ребенок усваивает, что слова обозначают явления. Образное мышление формируется с трех-шести лет. Дальше самый важный момент – ребенок учится думать словами. Появляется так называемое речевое мышление. С помощью него ребенок учится анализировать, выделять часть из целого, находить общее между различными явлениями и прочее, и прочее. И уже к годам 12-14 складывается мышление словесно-логическое, абстрактное, без которого нет развитой полноценной личности. Подчеркиваю – главный инструмент такого развитого мышления – речь. Все эти слова в разных своих грамматических формах и склонениях.
А теперь возьмем глухого ребенка, которого с самого начала учили жесту, а не слову. Жестовая речь беднее словесной. В ней нет такого богатства синонимов и оттенков значений. К примеру, слово «сказал» можно заменить кучей синонимов: «проговорил», «высказался», «промолвил», «ответил» и т.д. Жест чужд тонкостям мысли, которые можно выразить с помощью окончаний, падежей, расположения слов в нормальной речи.
Жест – это символическая картинка, а значит, полезная функция жеста заканчивается на второй стадии развития мысли – образной. Слышащий ребенок и глухой ребенок-«жестовик» на первых двух стадиях ничем не отличаются друг от друга. У них одинаковый уровень так называемого практического интеллекта. Но дальше с возрастом появляются различия. Слышащий ребенок учится думать словами, а глухой – жестами. И первый инструмент мышления – слово – гораздо тоньше, сложнее и имеет более широкие возможности, чем жест.
Глухой жестовик застревает на уровне образного мышления. Он, конечно, не умственно отсталый в прямом смысле этого слова, но приблизительное жестовое мышление не отражает всех тонкостей окружающего мира. Поэтому ребята в том эксперименте не поняли сути басен. Слова были для них чужды, а значит, чужда и вся мировая литература. Практическому интеллекту метафоры, действительно, ни к чему. Конечно, у талантливых «жестовиков» образное мышление достигает высот. Шедевры неслышащих художников и изумительные выступления мимов тому пример.
Но я уверен, что потеряли они больше, чем приобрели.
Слышащие дети в семье глухих родителей, хоть и усваивают поначалу жесты, но тот вал звуковой информации (слышащие родственники и друзья, речь на улицах, радио, телевидение) перебивает жест, который в дальнейшем становится для таких детей лишь формой общения с глухими.
А вот возьмем защитников «полноценности» ЖЯ. Я не буду говорить про слышащих сторонников ЖЯ, ибо их позиция изначально сомнительна в том смысле, что эти радетели ЖЯ-развития росли не в ЖЯ-условиях, а в обычной речевой среде. Я скажу насчет глухих оппонентов Исаева, которые излагают на страницах «ВЕС» свои мнения в защиту жестовой речи. Прочитайте их еще раз и удивитесь, как прекрасно владеют они русским языком. Хотя по жизни они, конечно, предпочитают объясняться руками.
А вот здесь-то вся соль. Они ЧИТАЮТ. И читать их всех приучили в раннем детстве. Возникла та же ситуация, что и со слышащими детьми глухих родителей. Если в первом случае жест отошел на второй план благодаря устной информации, то во втором – благодаря информации письменной. Развитой язык бывает в двух ипостасях – устной и письменной. И большой разницы нет, в какой упаковке подан инструмент мышления. Выступающие на страницах «ВЕС» «жестовики» – не «жестовики» в чистом смысле этого слова.
Стать такими умными и грамотными им помог русский язык, а вовсе не жест. Чтение – вот основа основ развития глухого человека. Покажите мне книгу написанную на жестовом языке. Что вы говорите? Нет такой? Ах, беда какая, книги у нас на русском, или на английском, или на наречии горных племен Северной Гвинеи…
И много раз хвалимая и ругаемая методика Леонгард зиждется не только на обучении устной речи, но и письменной, без которой немыслимо развитие ребенка. А многие родители в погоне за чистым произношением упускают из виду этот момент. В результате, такие горе-леонгардовцы оказываются, как говорится в народе, ни богу свечка, ни черту кочерга. Словесного абстрактного мышления у них нет. И практическая смекалка «жестовиков» отсутствует…
Всем защитникам жестовой речи, как «полноценного», «равноправного» языка: развивайте своих детей на основе ЖЯ, пожалуйста. Но не учите читать. Ведь тогда условия эксперимента нарушатся. Книжка-то не на жестовом языке. Успехов!
Я совсем не против жестового языка. Это очень удобная для глухих вещь! Но он должен играть вспомогательную роль. Если речь обладает двумя функциями – коммуникативной (функция общения) и мыслительной, то у жеста только одна функция – коммуникативная.
Теперь коснемся метода Зайцевой. Пока невозможно судить о нем по результатам – «зайцевцы» еще не выросли, как леонгардовцы. Но, на мой взгляд,билингвистическое обучение таит в себе немало опасностей. Итак, группу глухих малышей обучают жестам. По идее, через жест они переходят к речи. Но это получится только с тем ребенком, который ПОЛЮБИТ ЧИТАТЬ и ПОЛЮБИТ СЛОВО. Отъявленных читателей из всех не сделаешь. Ведь и среди слышащих мало любителей чтения. Глухие детишки в массе своей предпочтут жестовый язык – он и легче, и доступнее, и удобнее. Речь – письменная, и, тем более, устная, - окажется на втором плане. Из таких детей вырастают неприспособленные к реалиям мира, нуждающиеся в постоянной опеке, люди, которых можно дипломатично называть «лингвистическим меньшинством».
Не стоит апеллировать к неграмотности слышащих, оправдывая «чистых жестовиков». «Сонце сильно нагревало малако» – это ошибки только грамматического характера, а вот «Я ты любовь гроб» – это показатель общего невладения речью, а, значит, и словесно-логическим мышлением.
Поэт Исаев в своей эмоциональной статье во многом утрирует. Ни к чему было, например, приплетать позднооглохших Циолковского и Остужева – слышащих по своему менталитету людей. Исаев делает упор на важности «звуковой речи». Она тоже важна, но при наличии понимании русского слова. При правильном обучении глухого ребенка одновременно и звуку, и чтению жест оказывается ненужным. Ему следует обучать позже, когда в сознании уже сформирована понятийно-вербальная основа.
Убеждение, что методы Леонгард и ей подобных применимы только для людей с приличными остатками слуха – устарело. Тяжелые потери слуха тоже поддаются корректировке с помощью современной сурдотехники и системных занятий.
Я со своей IV степенью очень рад, что у меня было такое «тяжелое детство», что меня заставляла читать и говорить родители с ленинградским сурдопедагогом Лидией Плаксиной, работавшей по методике весьма близкой леонгардовской. Единственное отличие было в отсутствии СА. И до сих пор я речь слышащих я воспринимаю по губам, не могу общаться по телефону, а слуховой аппарат, надетый впервые в 14 лет, помогает только улавливать изменения в общем шуме.
Но я ощущаю себя прежде всего русским, говорящим и думающим по-русски, а уже потом – членом своеобразной субкультуры глухих. А вовсе не каким-то «лингвистическим меньшинством», которое еще пополнится за счет зайцевких воспитанников.
М. ВЕСЕЛОВ
"ВЕС"
02.12.2001